Нам делается неловко: гривенник, конечно, мы бы кое-как набрали, но запрещено нам Петру Иванычу такие услуги делать. Кажется, на всю жизнь потом окрасилось для меня «Пиковой дамой» место, соединяющее Эрмитаж с Зимним дворцом. Мое юношеское впечатление дикаря было поражено и запутано греко-римским величием города. Гряды холмов горного берега, словно спасаясь от жары, уткнули лесистые морды в реку. Самыми убедительными для меня местами явились тогда сцены в казарме и на Зимней канавке. Зверски смотрит всадник, искаженно сдвинуты его лоб и скулы, по-петровски, кажется, разносит он храм науки. Общее воспитание также входило в план школы. Мясоедов, вернувшийся из Парижа, дал первую мысль порвавшим с Академией крамсковцам последовать примеру французских художников. На ней, как на мериле вкуса, сходилось общежитие. Мое молчание поднимало остроумие окружающих и до «плевания в колодец», и до «суди не свыше сапога». Филипп Парфеныч рассказал мне о старце Варсонофии-доличнике, живущем в староверческом скиту.
В книге представлены результаты междисциплинарных ис следований проблем визуализации и образного мышления. Эпистемологи предлагают системные модели создания. г. на историко-филологическом факультете Пензенского государственного университета состоялась Всероссийская научно-.
Что на ней кто-то жил, в этом не могло меня поколебать никакое предполагаемое безвоздушие, недаром она предательски скрывала заднее полушарие. Вывесочник не мог намекнуть мне о сущности искусства, потому что и сам о нем смутно мыслил, но он развернул предо мною существование этой области и что в ней имеются работники высокого мастерства, отдающие искусству свои жизни. Но теперь, здесь на холме, когда падал я наземь, предо мной мелькнуло совершенно новое впечатление от пейзажа, какого я еще никогда, кажется, не получал. И сейчас же после объятий:. Предложения: Убедитесь, что все слова написаны без ошибок. Стрелкин выскочил следом за удалявшейся тенью и рассмотрел в темноте листвы человека со свертком, быстро убегавшего вниз, по просеке, на побережную дорогу. Все его неладности, перебои, жалобы, как от занемогшего друга, воспринимает специалист и ни одного грубого жеста не проскользнет у него к машине. На калитке был перст, указующий и без того единственный вход, а во дворе, у крыльца, еще перст, ведущий в сени.
В области учения еще заметнее отражался на мне строгий порядок в работе: он развивал во мне работоспособность и соревнование с товарищами. Старуха няня была и за кухарку, и на все работы. Мужчина с «адамовой головой» не вернулся, но лабазник пришел через четыре дня. Уставший от трудностей самоучки, я вздохнул облегченно: путь мой был найден. Поленова и Малютин взрывали в его стенах «техническое рисование» с наносной стилистикой петушков и ренессансов. На смену классической героике явился бытовой жанр. До окончания нашего пребывания у Бурова мы ни разу не попытались подойти к натуре, благодаря чему не получали настоящей ценности знаний, но, разумеется, ценное для нас было бы непригодным для рынка. Меня это огорчало. Дальше Федор Емельянович сообщил мне о способе размещения рисунка на бумаге и об использовании ее размера. Был номер со львами. Недолго продержались в школе мои товарищи. В ответ на выстрел невдалеке раздался знаменитый среди горчишников посвист Рябова. Вот предмет выше твоих глаз: ты видишь нижнюю крышку.
Много ночей возились мы с Кирой над осуществлением эксперимента и над собой самими и над товарищами. Его отец был сапожник, а братья работали на заводах. Все приобретаемые мною знания, как бы они сумбурны и бессистемны ни были, теперь увязываются мною с вопросами искусства, по ним я стараюсь допытаться до сущности этого проявления человеческой энергии. Да и в самой школе Академии заводится внутренний враг, занозистый Павел Петрович Чистяков. По завершении своих знаний пред ним открывалась светлая дыра в будущее. Этот день и был, вероятно, началом моего просветления. Через вожака, как через рупор, проводят они основные задачи преподавания на примерах его работ. Тяжелое для меня было это время.
Из этой группы, опять-таки вскользь, не задевая самолюбия остальных, выделят они вожака и уже на нем сосредоточат руководство мастерской. Удаляющиеся коридоры, сокращения и ракурсы открылись для меня в действительности после этого урока. Разыскал квартиру мастера Звонягина. Ходил я по направлению хвоста медной лошади, и там, за Обводным каналом, тот же обрез в непроходимую неудобь. Я понял, что это они и производят во мне или бурю зрительного воздействия, или радость и покой равновесия. Здесь их не охорашивали: они, как беспризорные дети, вели себя грязно и бесчинно. Большая голова Васи с черными глазами, которые, соединенные с гримасой угла рта, казались насмешливыми и недобрыми, эта голова, выбрасывавшая несомненные, школьные истины, была для меня объектом многих наблюдений. Но школа с пятнадцатью едоками требовала сбыточного материала, поэтому и в красотах Жигулей продолжали мы стандартизироваться на немецких девушках, которые увозились учителем в города и веси Самарщины для насаждения эстетики.
Потом на этих «полудиких жителей» полезли артели вооруженных людей и начали собирать с них дань, а на эти деньги начали строить города. На следующий день позвонил я рано утром в дверь. Он опирался багром в воду. На улицах, Б скверах, в трамвае впиваешься в лица встречных. Прохожие глазели на цветную диковину. Полная касса никеля вознаградила предпринимателей. Лица стали озабоченнее. Все хуже становился кашель Федора Емельяновича, возвращавшегося в своей мелкошерстной шубенке с аукционного промысла. Мужик обиделся всерьез. Он взвесил свои мускульные шансы, понял свою долю смерти и уступил жизнь противнику. Забросив занятия и замкнувшись от товарищей, я и в последующие дни скрывался в музее. Галерка стала наполняться. Заявил я об этом резко и безоговорочно. Уставший от трудностей самоучки, я вздохнул облегченно: путь мой был найден.
Открыл мне двзрь сам художник, с седеющей бородой и с волосами, вьющимися над лысеющим черепом. Спохватывались, оглядывались, отряхивались мы от близкого, надрывного чертобесия и матершинства при звуках, пускай чересчур сладкой, ко необходимой нам в то время романтики. Эта стихия плюс летние тучи едкой пыли, завивавшейся от вокзала и оживленно вертевшейся до памятника и оттуда до театра, придавали приятную жизненность городскому пейзажу, в обычное время довольно тусклому. Ее края пошли книзу, а задний край меньше переднего. Вывесочник не мог намекнуть мне о сущности искусства, потому что и сам о нем смутно мыслил, но он развернул предо мною существование этой области и что в ней имеются работники высокого мастерства, отдающие искусству свои жизни. Закурят по каморкам «асмоловский» в насыпных гильзах и забурчат об одном и том же: как жизнь устроить? До многих потов доводил меня какой-либо арабский чертеж с бесконечно ныряющей линией. Кузнецов, сын почтальона, в телеграфных чиновниках продолжит он профессию отца.
Чистота коридоров и прекрасно оборудованных классов была невероятной для меня. Выдвинули решетку и соединили соседние клетки, и группа львят с матерью ворвались к самцу. На этом фоне выправки, трудолюбия, аккуратности в костюмах и в обращении мы, русские, казались неповоротливыми, неряшливыми и выделялись технической расхлябанностью. В начале этой же зимы получил я в Петербург письмо от матери. Что и это занятие будет для меня только пробой, что мне нужен был только перескок от Хлыновска дальше, чтобы приобрести разбег, это я знал наверное и также знал, что новая обстановка и дисциплина работы дадут мне большую устойчивость среди людей.
Таким выучеником на все руки был Толкачев, хлыновский живописец. Некоторая неприязнь начинала возникать у меня и к учреждению перед сфинксами, наравне со Штиглицем. Мои мускулы от ежедневной их тренировки стали упругими. Подойдя ко мне, Федор Емельянович сдерживает улыбку; я схватываю едва заметное расширение его ноздрей и быстрый соскок глаз к моим ногам… После этого не то испуг, не то брезгливость мелькнули на его лице: я понял все. Он взвесил свои мускульные шансы, понял свою долю смерти и уступил жизнь противнику. Иди тогда, юноша, на Сенатскую площадь и начинай все снова. Долго крутил я асфальтом этажей, покуда не добрался под давящий потолок, на котором синими огоньками едва светилась люстра. Был солнечный, по-весеннему припекающий день.
Возле меня усаживалась разношерстная молодежь. Толкачев, очевидно, не был талантливым, но у него имелось устремление к мастерам-искусстникам, завоевавшим себе положение в жизни. И вот, когда на первом же уроке мечтающий о духовном звании предложил отвечать по богослужению, мы с удовольствием слушали Гришино изложение. Ребятишки хватали матерей за подолы, лезли к плите, истекали слюной и слезами от ожидания. К вечеру следующего дня принес мужчина в поддевке крест для подписи, и на этой работе артель не поскупилась: у подножия креста Минаков изобразил «адамову голову» с берцовыми костями. Длинные по разрезу глаза его были прищурены улыбкой на оравшую в упор «ура» молодежь.
Начинали курить, правда, еще потихоньку от родителей. И сейчас же после объятий:. Очевидно, для большей устойчивости он взял меня под руку. Что это пререкание моих отцов не больше, чем пикировка избалованных славой изобразителей, явствует из обратного суждения Репина о «Покорении Сибири Ермаком» Сурикова: «Это композиция?! Смотря на картины до той поры, я, как рядовой зритель, любовался и воспринимал результат их действия. Смотри мою морду! Сама луна, перехваченная облаком, распласталась над горизонтом и освещала и тощего незнакомца, и жену учителя. Чтения продолжались и дальше, и называли мы их «Поминками по Петре Иваныче, парами спирта с земли вознесенного». С уходом художника последовал перерыв, во время которого ко мне подошел бритый человек и взревнул неожиданно:. Возле меня усаживалась разношерстная молодежь.
В лице царя видна была привычка к проявлениям стадных восторгов… Ну, будь на царе шапка Мономаха, горностаева мантия, скипетр в руках, куда бы все это проще было для меня. Даже теперь, когда на чистую палитру кладу я мои любимые краски, во мне будоражится детское давнишнее мое состояние от первой с ними встречи. Бедный Варсонофий хоть и ценою смерти, но перешел запретную черту, а рука, вероятно, уже не смогла передать омечтанного во сне и наяву образа. Тогда я не знал прототипов иконы и думал, что разлука на ней с цветом неизбежна, но мне все-таки мечталось: вот бы написать икону красками Андрея Кондратыча. Федор Емельянович Буров должен был себя чувствовать в Самаре, как в заброшенном лесу, загроможденном буреломом. Разлегся отец на лоскутном одеяле, а ребята на нем и возле. Знаешь, у тебя дело пойдет, брат!..
Она сидела в лодке с высоким носом и играла на мандолине. Роднился я с ними и гордился их безупречностью. Переведется дыхание на пейзажный ритм. Чтения продолжались и дальше, и называли мы их «Поминками по Петре Иваныче, парами спирта с земли вознесенного». Мягкость и доброта были в голосе и в жестах Федора Емельяновича. Эта тяга, верно, и провела меня в дальнейшем сквозь дебри рутинных навыков, как светских, академических, так и иконописных. В училище экзаменующиеся были в сборе. Основные направления живописных масс давали картине динамику либо равновесие, в зависимости от темы. Чистота коридоров и прекрасно оборудованных классов была невероятной для меня. Очень все это мне показалось не театральным.
Он взвесил свои мускульные шансы, понял свою долю смерти и уступил жизнь противнику. Приехал на зимовку ко мне отец и привез с собой жизненную простоту. Разлегся отец на лоскутном одеяле, а ребята на нем и возле. Многого уже не воспринимали ребята, за многое не цеплялись, но основной смысл нашего дела еще был им близок и подзадоривал их стремления в «чаях-сахарах», в «стригу и бреях» провести заветную живопись. Если произведение является переводом, или иным производным произведением , или создано в соавторстве, то срок действия исключительного авторского права истёк для всех авторов оригинала и перевода. Навещала его иногда мать. Так же сдержанно вскрикивает она от ударов мужа во что-то мягкое…. Маршнер явился к окончанию работы и всплеснул руками. Присмотрелся Петруха, а в корчаге деньги серебряные… Бросился Петруха прочь от подземелья и про лошадь забыл. Второе наблюдение, касающееся меня: меня тянуло за Тим ой.
Литературоведение. S. Vietta. Literatur in einer Kulturgeschichte der Rationalität .. H. Birus. Jenseits von Identität vs. «Дом должен быть центром, а не границей мира женщи- ны», — считала известнейший английский политик Маргарет. Тэтчер, которая, кстати, была заботливой мамой.
Рассказ о приключении «Шлиссельбургского узника» в разбойных ущельях Жигулей был много раз и наперебой сообщен мне моими друзьями. Не сразу вошел я в подъезд Классов живописи и рисования. Громогласный, трескучий, с пышной шевелюрой мужчина, которому мы, всем нашим комплектом, были представлены. Товарищи смолкли от моего святотатства. Все его неладности, перебои, жалобы, как от занемогшего друга, воспринимает специалист и ни одного грубого жеста не проскользнет у него к машине. Я шел в это, как мне казалось, логовище, о котором столько наслышался сызмальства, где сверлят остовы пароходов, пьянствуют под гармонную частушку и делают еще что-то….
Вспоминаю Стрелкина: маленького роста, остроумный, умевший в любой момент вызвать общее веселье. Самарская губерния вытянулась своими степями до Урала и до Астрахани. Она сидела в лодке с высоким носом и играла на мандолине. Чтоб описать впечатление от этой встречи, нужны «ахи» и прочие междометия: ведь это же была вершина всего, о чем я мечтал, это был конец, точка, за порог которых я бы никого не допустил в те юношеские времена. Почтенная фрау Марихен, грациозно раздававшая нам форшмак в буфете, одновременно заведовала нашим общежитием. Чка, над которой он трудился, находилась в лежачем положении на столе. Страх миновал, я уже наблюдал за лунатиком: у него было странное положение корпуса, вышедшего из вертикали к земле, словно тело было на привязи к лучному диску и притягивалось им.
Пробы Трава, марихуана Корфу Расслышивал я только извинения, которые он произносил, садясь за рисунок и покидая его. Говорил на уроке так тихо, что сказанное оставалось тайной для меня. Полыхали от жары летними ночами над степью безгрозовые молнии. Через все свободное поле шла витиеватой вязью надпись: «Живописец-вывесочник». Упоминая имена Маковского, Айвазовского, Толкачев преображался: закидывались кудри его волос, и блестели глаза. Старуха няня была и за кухарку, и на все работы. Удаляющиеся коридоры, сокращения и ракурсы открылись для меня в действительности после этого урока. Рисунок, как мне показалось, был замечательно схож с натурой.
Львы сошлись близко; безмолвно ощерили пасти, поднялись на задние лапы и, как друзья, обнялись, беззлобно, тесно переплетшись гривами, и вцепились в шеи один другого. Пахло застарелым потом…. Дом больше напоминал магазин, но вывеска гласила: «Классы живописи и рисования»… Вывеска разрослась для меня во весь фасад, буквы, засиявшие на черном матовом фоне, шли пред моими глазами до самого вокзала…. Другой отец еще не вернулся с гостинцами. Видел я низ подбородка, низ носа, с отверстиями для ноздрей, и подбровные впадины глаз. Отвечая урок низким, звучным голосом, Серов как бы приказывал квадрату гипотенузы строиться с катетами, Рюрик, Синеус и Трувор беспрекословно приходили владеть Русью, члены символа веры каменными плитами печатали неизбежность. Мужчина с «адамовой головой» не вернулся, но лабазник пришел через четыре дня. Потом Парамонов, со старшего курса, один из вожаков русской группы, едва сдерживая себя от грубости, сказал:. Рябов подошел к нему вплотную, острием ладони секнул по предплечью Гекьки и поднял с полу револьвер. Хозяева отвечают гостям обысками и арестами. Парикмахер переехал: «Стригут и бреют» были переиначены. Эти знаки усиливали внимание владельца к предмету и тем самым способствовали его сохранности. Ребятишки хлопали в ладоши и визжали от восторга на однорукого укротителя, спокойно направлявшего хоровод движений звериного счастья.
Но теперь, здесь на холме, когда падал я наземь, предо мной мелькнуло совершенно новое впечатление от пейзажа, какого я еще никогда, кажется, не получал. Сообщил первоначальные сведения по обращению с карандашом и о разных видах штриха. Послышались хряск ударов и боецкие звуки вроде гмыканья. Кто-то вскрыл бутылку кислых щей, хлопнув пробкой. Держась правой рукой за борт фрака, откинув голову, он рассматривал полотна Тьеполо. Бесчинствующий в городе элемент носил кличку «горчишников».
Прошел мосты, проспекты и фабрики. В дальнейшем много накачивали меня перспективой, и я считался знатоком в этой области, но она не производила на меня такого ошеломляющего впечатления, как в этот первый урок, преподанный мне актером. Самарская губерния вытянулась своими степями до Урала и до Астрахани. В детстве я много качался на качелях, кувыркался на трапециях, прыгал через значительные препятствия и с довольно большой высоты, но, очевидно, в ту пору мне не удавалось координировать мое движение с происходящим вне меня в пейзаже и в архитектуре: изменение горизентов и смещение предметов не затронуло тогда моего внимания, во всяком случае, я этого не запомнил. Недостаток в рисунке я видел, но не находил ему объяснения. Ему было пятьдесят два года в это время. Многого уже не воспринимали ребята, за многое не цеплялись, но основной смысл нашего дела еще был им близок и подзадоривал их стремления в «чаях-сахарах», в «стригу и бреях» провести заветную живопись. В области учения еще заметнее отражался на мне строгий порядок в работе: он развивал во мне работоспособность и соревнование с товарищами. Когда умиротворенная старуха рассказала эпизод с иконой в соборе, священник ответил вопросом:. Как лакомство берег я напоследок живописную вставку. Весь учебный материал он знал от сих и до сих. За долгие годы искуса Варсонофий подводил изображение к его последнему штриху, круглоты лезкаса подсказывали окончательную выразительность, головы мерещились уже изображенными, дающими последний психологический смысл, и на этом останавливался безумный живописец, обрывал работу на родовых муках и мучительно сдерживал себя от завершения вещи.
До окончания нашего пребывания у Бурова мы ни разу не попытались подойти к натуре, благодаря чему не получали настоящей ценности знаний, но, разумеется, ценное для нас было бы непригодным для рынка. Из этой группы, опять-таки вскользь, не задевая самолюбия остальных, выделят они вожака и уже на нем сосредоточат руководство мастерской. Страна в ее типах и в пейзаже открылась как новая, выдвинулись, наперекор классической героике, новые, близкие, волнующие проблемы эстетики. Дальше Федор Емельянович сообщил мне о способе размещения рисунка на бумаге и об использовании ее размера. Я делал сумасбродные проекты об эксплуатации луны землей и даже об ее уничтожении, чтоб прекратить это замазывание лунным светом земных явлений: ведь все бесцветие, вся плесневелая серота в живописи исходили из этой присоседившейся к земле планетки. Немецкая речь была господствующей. Бедно жил Федор Емельянович и неуютно. Раз только приехал к Бурову в гости из Симбирска художник Шаронов. Что он и в голубых глазах девушки и в обертке для сахара, и что берлинская лазурь так же далека от ультрамарина, как пошляк от остроумного человека. Большая медная кастрюля играла на фоне зелени, и в отражении она в связи с согнутой фигурой служки дала мне выгодный и нетрудный эффект для окончания этюда. Я не сразу понял даже, в чем тут дело: столб вращался с двумя поперечинами, а между поперечинами обыкновенный осел шел по кругу и вращал ось, а вода подымалась черпаками и лилась, куда ей надлежало. Говорил на уроке так тихо, что сказанное оставалось тайной для меня. Третья работа, вероятно, совсем заброшенная, занимавшая всю боковую стену мастерской, изображала волов и скарб умучиваемых турками болгар. В мастерской по стенам были развешаны снимки с картин, вырезанные из журналов, и перед ними услышал я впервые о художниках.
У меня уже устанавливалось уважение к краске, и для меня небрежность к цветовому материалу означала то же самое, как если бы по клавишам фортепьяно барабанили палкой. Очевидно, уж так полагается, чтоб молодой человек, как в пище проходил этапы молока, каши и мяса, так и в общем развитии. Молодежь, преданная заветам Крамского, крыла меня Писаревым и старалась прослезить Некрасовым. Разлегся отец на лоскутном одеяле, а ребята на нем и возле. Один предложил мне написать голову «Вседержителя». Иди тогда, юноша, на Сенатскую площадь и начинай все снова. Когда я вышел на двор, Тима блаженствовал на коньке у дымовой трубы: он проделывал лунную гимнастику. Об этом свидетельствуют жесты больших волнений, к которым прибегают люди. Экономно, очень мало тратится сил, нужных и для собственной работы, а мастерская кипит, верно направленная, она сама себя учит. Много я любовался на поведение матерых специалистов с машиной: сговор, лад, ласковость какая-то у них с вращающимся товарищем. В году Чистяков, тогда кончающий студент Академии, познакомился с А. Потому волчий вид у мужичьих парней. И, надо сказать правду, хорошие они были ученики: наспех поедят, бывало, а которые еще кусок дожевывают, но уж на крыльцо склада, где происходили наши занятия, не опоздают ни на минуту. Несколько раз удирал и спивался наш наставник. После близкого знакомства с Варсонофием он говорил мне, что его сны полны видениями лиц молодых, старых, веселых и гневающихся.
Утварь, украшения, обстановка, одежда, сопровождавшие людей от рождения и до смерти, встали предо мной в новом их значении. Рассказ о приключении «Шлиссельбургского узника» в разбойных ущельях Жигулей был много раз и наперебой сообщен мне моими друзьями. Картина вдруг менялась: глаза начинали перемаргивать между собой, язык совсем выскакивал из челюстей, скрывался тотчас же обратно и щелкал в небо. Чмокает во сне губами и храпит. Оказалось, что увражный русский стиль с ропетовскими петушками мало похож на еще имеющийся в наличности и живой в обиходе стиль народных масс, увязывающийся с такими произведениями, как «Слово о полку Игореве». Защелкали орехи. От неудачи снова зазвенело в ушах: мои сапоги завозились на паркете и запахли дегтем ввиду сырой погоды отец только позавчера смазал их ….
Аркадский пришел в полное благодушие. Когда Суриков упрекал Репина в его беспомощности организовать горизонтальную плоскость картины, благодаря чему его персонажи «воткнуты, как ни попади, уходят ногами под землю или болтаются в воздухе», то я слушал спокойно Василия Ивановича и не очень волновался за Илью Ефимовича. За мою практику я знал многие живописные невозможности, но задачи, подобные поставленной Чистяковым Резцову, ко времени этой беседы были уже разрешаемы хотя бы и немногими у нас и за границей. Лидия Эрастовна уговаривала нас на продолжение школы собственными силами. Выдвинули решетку и соединили соседние клетки, и группа львят с матерью ворвались к самцу. Пусть, говорил я, временно художественная индустрия плоха, отстала от эпохи, но эта беда уже осознана. Толкачев, очевидно, не был талантливым, но у него имелось устремление к мастерам-искусстникам, завоевавшим себе положение в жизни. А еще похоже на то, когда любимый человек входит к вам в комнату, и вы, раньше чем сделали хотя бы одно фактическое движение в направлении к нему, уже ощущаете себя возле. Другой отец еще не вернулся с гостинцами. Помещение было тесное, принимая во внимание рост отца, но не таков был мой родитель, чтоб огорчаться мелочами. Расположится, бывало, такая нечисть с узлами, с сундуками расписными на площади. После обедни, оставшись в одном подряснике, с иконой в руке, протопоп строго спросил на всю церковь:.]
В училище экзаменующиеся были в сборе. Федор Емельянович закашлялся надолго. Хотела ли вдова ликвидировать городскую квартиру, или предвидела споры, могущие возникнуть между наследниками, и позаботилась о сохранности картин, или это входило в планы расторопного юноши, но картины со «Шлиссельбургским узником» во главе сложены были в чулане на даче и хранились там под замком. Мне казалось, и на меня начинало находить помрачение от его безвыходности. Гитарист, песенник, знавший все самарские частушки. Растормошат вас эти зовы, а Лаокоон своим ревом приглушит окончательно все реальные шумы окружающей жизни… Их бездумные, без зрачков глаза становятся смотрящими, затрепещут их мускулы, и запрекраснятся чресла Венер. Щетина ощерится от мазка, и всякая форма блином разъедется по холсту. Перед Лидией Эрастовной стоял тощий, незнакомый человек в трико на ногах и с пером на шляпе.